О все, кто рожден! Когда смерть постучит в вашу дверь,
Не пугайтесь!
Смерть – второе рождение для тех, кто влюблен.
Так рождайтесь, рождайтесь! (Руми)

Я вообще-то не любитель трагических историй, но историю из «Dil Se» язык не поворачивается назвать таковой. В свое время долго не хотела смотреть этот фильм, отчасти из-за лубочного русского названия, мелодраматического постера и несколько неадекватных описаний сюжета, отчасти из-за настораживающих отзывов о «душераздирающей истории». Однако желание ознакомиться с образцом параллельного (в некотором роде – авторского) индийского кино пересилило. И произошел один из тех редких случаев, когда впечатление от художественного произведения превышает самые смелые ожидания и приобщение к нему становится не просто приятным времяпровождением, но событием личной истории. «Dil Se» на днях стукнуло 20 лет, в связи с чем предлагаю еще раз вспомнить об этом шедевре.

Как известно, режиссер в этом фильме решил поиграть с идеями суфийской поэзии. Переполненная чувственностью и душевной экзальтацией любовная лирика восточных мистиков метафорически описывает путь человека в поисках Бога, жажду близости и стремление соединения с Ним. Влюбленный проходит через семь этапов (духовных состояний), последние два из которых (безумие и смерть) кажутся неожиданными для непосвященного западного ума. Можно сказать, что картина Мани Ратнама – это визуализированная суфийская поэма. В стилистике магического реализма, с воздушным юмором и очаровательной непосредственностью здесь раскрываются «земные» чувства и желания и полупрозрачно проявляются в них мистериальные переживания: влечение к божественной тайне другого, восприятие любви как сверхчеловеческой силы, погружение в реальность, более плотную и властную, чем материальный мир и сама жизнь.
Удивительно, что «творческое объединение», создавшее данный шедевр – по большей части зрелые индийские дядьки, которые хотят и могут говорить о любви со свежестью, энтузиазмом и невинностью ранней юности, так интимно-откровенно, просто, и одновременно не впадая в банальность.
Но режиссер – не суфий и даже вроде как, наоборот, атеист (обитающий в мультикультурной среде), а потому, наверное, идейная составляющая фильма не ограничена рамками суфийских прозрений. Мне нравится называть этот фильм масалой. Не потому, что в нем сочетаются разнообразные жанры (хотя не без этого), а потому что это ядреная смесь архетипических сюжетов: тут и извечное взаимодействие двух полярных сил – инь и ян, Эроса и Танатоса, и мотивы классических трагедий, и христианские аллюзии, и, кажется, много еще чего, словом, копать и копать.

Музыкальное сопровождение – поэтический комментарий на полях сей киноэпопеи. Танец на крыше движущегося поезда под песню «Chaiyya Chaiyya» – идеальная манифестация либидо с двусмысленным посылом: дескать, зрителя ждет райское путешествие вслед за любовью. «Dil Se Re» и «Jiya Jale» — не отягченный балластом житейской рефлексии полет наивного воображения. Образ возлюбленной в «Dil Se Re» — то ли обманчивая фантазия, утрата чувства реальности, то ли отблеск той альтернативной, подлинной гиперреальности, которую может разглядеть только влюбленный. «Ae Ajnabi», этот вечный зов любви в мире одиночества и разорванности, пожалуй, мой фаворит. «Satrangi Re» – странное произведение. Сама песня – психоделический трип сквозь «бытие в любви», нарастающая экзальтация, переходящая в агонию. Но визуальный ряд, безусловно, сложный в своей символической конструкции (и вроде как даже новаторский для индийского кино), местами вызывает неподобающую для столь драматического действа улыбку: Маниша в белом, вытворяющая руками магические манящие пасы, Шахрукх, тянущийся к ней, как младенчик к мамке, традиционный манерный поцелуй в шейку, акробатические финты от «упал-отжался» до сальто-мортале. Чувство юмора – необходимая штука на пути любви (неспроста Амар вспоминает о нем в эпизоде первой встречи), иначе очень легко скатиться в махровый мелодраматизм и пафос. Любопытно, эта нарочито-шаблонная трагикомичная (но таки задорная) пантомима – часть режиссерского замысла или художественное решение хореографа Фары Кхан?

Чистое удовольствие смотреть на актеров, которых до этого видел в типичных мелодрамах, как превосходно они могут играть под правильным управлением. Как признавался Шахрукх в интервью о фильме: «В нем есть шаблонные моменты кино, но в очень нешаблонном исполнении… Я никогда (раньше) не шел на съемочную площадку с мыслью «я не знаю, как это делается». Мани Ратнам снимал где-то 50-55 дней, и тридцать из них я не знал, что делать и как это делать». Не представляю, каким актером в этом фильме можно было бы заменить Шахрукха, с его энергией, эмоциональной непосредственностью, уникальной внешностью и манерами – одновременно мальчишка и мужчина. Выбор главной актрисы безупречен. Маниша Койрала – виртуозное попадание в образ, точнее в разноцветные образы воображаемой и реальной Мойны-Мегны. Прити Зинта в роли невесты Амара действительно очаровательна – веселая, легкомысленная и не очень проницательная – в общем, идеальный вариант спутницы жизни для того, кто навечно и безнадежно влюблен в другую.

Несколько рваный по форме и мифический по сути сюжет неотделим от исторических событий и от этого обретает особую документальность, как будто в фильме реконструируется по кусочкам реально произошедшая история. Рассказ Мегны о себе – явная отсылка к инциденту 1991 г. в индийской деревне Кунан-Пошпора в Кашмире (непризнанное властями Индии массовое изнасилование местных женщин индийскими военнослужащими – женщин обвинили в сообщничестве с повстанцами и намеренной дискредитации армии). Амар в поисках Мегны попадает на первый фестиваль «Синдху Даршан» в Лехе, проводившийся в октябре 1997 г. (празднество в честь «дружбы народов» Индии, где, кроме прочего, приветствуются вооруженные силы, защищающие мирную жизнь и единство страны). Финальная сцена происходит ранним утром 26 января 1998 г., почти в центре Дели на пустыре между небольшим рынком Сундер Нагар и развалинами Пурана-Кила. В нескольких километрах отсюда в это же время производятся последние приготовления к грандиозному параду в честь дня 50-летия независимости Индии.

Непостижимое провидение, творящее космический спектакль, создает Мегну – таинственную заколдованную красавицу c искалеченной душой, извращенным сознанием и инфернальной волей. Девушка живет в состоянии войны, стремиться к смерти, и у нее на пути только одно препятствие – в виде жизнерадостно-беспечного обаятельного маньяка-девственника, репортера Всеиндийского радио. Встреча с загадочной девой ночью в грозу на железнодорожной станции оставила у парня столь неизгладимое впечатление, что чуть позже он узнает ее уже при свете дня, в другой одежде, со спины, да еще на расстоянии нескольких десятков метров. Незнакомка со всей очевидностью отвергает приставания неожиданного ухажера, но Амар не из тех, кто доверяет очевидностям. Красна девица печальна, скрытна и лжива, что для Амара работает как провокация. И чем решительней таинственное создание пытается избавиться от него, тем сильнее проявляется его одержимость в преследовании. Когда традиционное ухаживание не приносит результатов, в ход идут нестандартные методы. И опа! После брутальной сцены «укрощения строптивой» и сеанса любительской психотерапии поведение Мегны заметно меняется: она обнаруживает интерес и симпатию к своему навязчивому поклоннику, в отношениях героев намечается прогресс, но… Но любовь со всеми ее последствиями никак не входит в планы Мегны. Любовь для девушки – лишь соблазн, суровое испытание ее преданности идеям революции и справедливости, высшей истине, которую она узнала. Восхитительно наблюдать, как этот твердолобый орешек стойко (с маленькой помощью «друзей») сопротивляется любовному настроению, сомнениям, чувствам жалости к себе и сострадания к другим, как упорно следует своей Цели, обманывая и используя своего наивного соблазнителя.

Не думаю, что героиню можно назвать жертвой промывки мозгов. Ее поступки – это ее сознательный выбор, который она могла сделать на основе своего ограниченного и трагичного опыта. Неожиданное появление в ее жизни Амара приносит смятение и сомнения, но чтобы в душе девушки произошел переворот, нужно нечто большее, чем романтические домогательства: «Ты не видел того, что видела я. Ты сидишь в Дели и проигрываешь песенки по радио… Знаешь, каким бывает дыхание смерти? Откуда тебе знать?» Окружающие Мегну люди имеют схожий опыт («маленькие дети взялись за оружие и родные их не остановили…») и также готовы убивать или умирать: террорист, застреленный на фестивале, Ким, принявший яд. Целью повстанцев являются силовые и властные структуры, а не простые люди. Да, среди людей могут случайные жертвы, но это не то же самое, что делать их целью атаки. Это жестоко, но это верно для любого сообщества, находящегося в военном положении. Фраза полицейского о том, что террористы взрывают школьников, можно полагать, была идеологической ложью. Террористов просто уничтожают по мере сил под благовидными обоснованиями, мотивы их действий никого не волнуют.
Может показаться, что этой историей рулит неумолимый и безжалостный рок, и все попытки сопротивления ему со стороны Амара, совершенно в духе античной трагедии, лишь исполняют предначертанное судьбой. И тот довод, что смерть героев, возможно, предотвратила гибель многих «невинных» людей, кажется очень слабым утешением – даже в свете мудрости Бродского: «В настоящей трагедии гибнет не герой – гибнет хор». Но Амар (на санскрите и хинди означает «бессмертный») каким-то необъяснимым образом оказывается неуязвимым для смерти: до тех пор, пока он сам не соглашается умереть. И это очень напоминает христианский миф о бессмертном Боге, идущем на Голгофу и в ад, чтобы вызволить из лап духовной смерти человеческие души. Конечно, Амар не Христос, и его не беспокоит спасение человечества, да и вообще ему не до рефлексии ситуации. Он просто «следует велению гормонов сердца». Но аналогия уловима. И все попытки Амара добиться взаимности на поверку оказываются попытками спасти Мегну от нее же самой, освободить душу девушки от опутавшего ее зла. Но пленника невозможно спасти против его воли, он должен согласиться принять помощь, «впустить любовь в свое сердце» (используя жаргон проповедника), сказать «да», иначе любая сила, какой бы всемогущей она не была, оказывается бессильной. И можно предположить, что настойчивая мольба «скажи, что любишь меня», это не просто естественное желание каждого влюбленного быть любимым. Это обращение к душе, которая должна выбрать свой путь: стремиться к небытию, уничтожая боль и страдания вместе с самой жизнью, или идти за любовью, каким бы болезненным не был бы путь: «Сколько бесчисленных миров над звездами, сколько бесчисленных испытаний любовь должна преодолеть! О, Моя Любовь!!» (улетный мотив на стихи Икбала Аллама, повторяющийся несколько раз в фильме)
История может показаться печальной для тех, кто полагает, что предназначение любви – отвоевать у вечности небытия несколько десятилетий простого человеческого счастья. Но финал «Dil Se» позволяет иначе взглянуть на этот предмет: если есть нечто, достойное называться любовью, то это есть Цель само по себе; пути любви непостижимы, дары любви неоценимы по критериям житейского прагматизма. Впрочем, для тех зрителей, кто питает надежду (или иллюзии) о любви как истинном вечном бытии, остается пространство для фантазий из прологовой песни «Chaiyya Chaiyya»: «тот, кто идет в тени любви, ступит на земли рая»…

Ну и напоследок несколько спойлерных комментариев к сюжету:

Умилила сцена на фестивале в Лехе, когда полицейские застреливают террориста (ну или революционера) и Амар видит в толпе свою «сбежавшую невесту», которую так отчаянно разыскивает: он не бросается за ней, а бежит в противоположном направлении снимать репортаж, рискуя навсегда потерять ускользающую мечту. Образ одержимого маньяка не складывается. Все сложно.

Бурное выяснение отношений в пустыне. Мегна, до этого державшаяся как дама печального образа, вдруг (после того, как Амар сообщает, что «раскусил» ее) проявляет себя как опытная стерва:
— Ты так сильно меня ненавидишь?
— Всем сердцем.
— Тогда скажи это, глядя мне прямо в глаза.
Мегна издевается над наивностью Амара и даже, как будто, получает от этого удовольствие, и это видя, что он себя почти не контролирует. Какой реакции она ждет? Последующая сцена борьбы и насильственной близости, оканчивающаяся страстным лобызанием…ладошки, просто бесподобна в своей неожиданности, экспрессии и гениальном эстетическом исполнении, я назвала ее «самое невинное изнасилование в истории кино». Реакция Мегны: испуг, как будто пытается заплакать и не может. И тут же идиллический эпизод на привале, где Мегна опять с превосходством и даже вызовом смотрит на своего восхищенного и на удивление безмятежного спутника. Все это здорово попахивает достоевщиной: странные эксцентричные действия героев, вызывающее множество толкований, ни одно из которых не кажется достаточно убедительным, хотя понимаешь, что в этих поступках они проявляют себя предельно правдиво.

Разговор ночью среди чортенов:
– в чем дело, не хочешь спать?
– Хочу, но не буду.
– Меня боишься?
– Домашние научили. Тот, кто уснул в чужом городе, тот все потерял.
Мегна почти прямо говорит Амару: «не спи, ты потеряешь меня». Она не боится, что Амар поймет ее намерение сбежать? Она хочет, чтобы Амар не допустил этого? Может быть, Мегна испытывает судьбу и уже почти решилась «сдаться»? Классическая сцена из сказки, когда герой засыпает в самый ответственный момент (не смотря на знаки и предупреждения) и упускает свое счастье.

В начале второй части фильма, когда террористы сидят на проспекте перед воротами Индии и представляют себе ход операции, мы видим Кима, идущего в строю с трубой, а потом бегущего. Может быть, Ким, проходя мимо трибуны президента, должен был броситься к нему и подорвать бомбу? Может, Мегна не должна была умирать в этот раз, ведь изначально у нее не было пропуска на парад? Тогда получается, что Амар, погнавшись за Кимом, сделал смерть Мегны неизбежной. Мегна плачет из-за смерти Кима (он был ей как брат), хотя эта смерть была только делом времени. Может, с этого момента Мегна чувствует неотвратимость собственной смерти? Но как странно иметь брата или сестру и планировать, и готовить его (или ее) смерть.

Удивляет бездействие Амара буквально за несколько дней до свадьбы (до визита ФБР). После креативного, но безуспешного фокуса с наушниками на крыше дома, он уже не пристает к Мегне и ничего не делает для того, чтобы выяснить, для чего Мегна материализовалась в его доме. Он пассивно учувствует во всех предсвадебных ритуалах как обреченный, увы, обманывая родню и невесту. Казалось бы, разговор с Шуклой-джи мог бы прояснить намерения Амара, но, оказывается, что Амар просто не в состоянии принять никакого решения. Пытаясь вообразить себе состояние жениха, думаешь, неужели, если бы свадьба была назначена до дня теракта, он вот так и женился бы на Прити? Или оскандалился бы, бросив невесту прямо перед церемонией? В обоих случаях это было бы то еще зрелище. А так остается предполагать, что Амар интуитивно предчувствовал, что развязка близка и до свадьбы дело не дойдет.

Думая, что Амар убит, Мегна признается своему командору, что страх смерти покинул ее. По сути, это признание в любви, но какой любви? Любви бессильной, потому любовь не смогла изменить что-либо и теперь у Мегны нет сомнений в верности своего пути. Любви побежденной, потому что теперь не осталось ничего, что связывает ее с этим миром.

Амар дерется с террористом перед финальной сценой. Нам не показывают, чем это закончилось, но, похоже, тут нет особых вариантов для гаданий. Амар, трепетно обнимающий Мегну, за полчаса до этого безжалостно голыми руками замочил ее сотоварища (даром, что потомок военных – кшатриев). Убил не случайно, обороняясь, а намеренно, предварительно умудрившись как-то выбить (в прямом смысле слова) из него требуемые показания. Этим поступком Амар как будто становится равным Мегне, которая также несет гибель во имя справедливости. Став убийцей, он, возможно, оказывается «достойным» умереть вместе с Мегной.

Финальная встреча – это как будто момент истины для двоих. Попытка на пределе бытия обрести, казалось бы, уже невозможную близость, мистическое таинство брака перед лицом немого свидетеля – смерти. Она как будто получает от пришедшего как будто с того света свидетеля недостающее ей доказательство того, что «эта любовь больше терроризма». Он как будто видит в ее глазах исчерпывающей ответ на все свои вопрошания, и (наконец-то) замолкает. Мгновения немого откровения, когда даже музыка бессильно глохнет, сопровождаются только пением птиц и (внезапно) беспокойным мяуканьем бродячих котов. Откуда они вдруг взялись? Намек на нереализованную сексуальность? Неосознанное напоминание о вселенском страдании – то ли буддистская «дуккха», то ли библейское «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне»?

Фильм заканчивается до начала парада и как будто оставляет зрителей в недоумении, удалось ли предотвратить теракт? Однако есть сокращенная версия фильма, в которой в титрах показаны видеофрагменты обезвреживания террористов сотрудниками ФБР, так же как и труп, оставленный Амаром в фургоне около рынка. Так что все точки над «і» были расставлены. Тем не менее, на DVD версии эти фрагменты по каким-то причинам отсутствуют. Может быть это связано с тем, что парад в фильме – это конкретное историческое событие. Совершенно нетрудно узнать, что никаких терактов на нем не произошло, иначе это было бы частью истории Индии. Мы не знаем, что стало с остальными членами группировки, но, так или иначе, их планы на этот раз не осуществились.