Шлюха-любовь

Я знаю, где его сердце! Он отдал его мне, когда мы были детьми.

Один из редких реверансов Девдаса XXI века в сторону сентиментальной классики. Фильм-шок, откровение, произведение киноискусства. К концу просмотра понимаешь: время утончённых чувств, благородства и элегантности давно прошло. И если вообще стоило осовременивать творение Саратчандры, то только так, иначе более близкая к оригинальной истории постановка рисковала выглядеть в сравнении с мощным предком убого и мелко.

Язык нашего общения ежеминутно изменяется, развивается, и найти понимание в разговоре с людьми, которые жили, скажем, лет сто пятьдесят назад, нам уже будет сложно. Так же и язык, на котором говорят с аудиторией режиссёры, отражает специфическое видение каждым из них окружающего мира, конкретной истории, он динамичен и оригинален. И нам, простым зрителям, остаётся запастись кодификатором, чтобы понять и оценить суть длинного монолога профессора за кафедрой. К сожалению или к счастью, зачастую нестандартная подача материала обрекает добрую половину аудитории на невозможность понять и прочувствовать то, что лектор желает объяснить.

Анураг Кашьяп, как и всякий художник от кинопроизводства, имеет право на свою особую интерпретацию окружающего мира, на яркую проекцию своих чувств и мыслей, на разговор со зрителем на собственном языке, и не обязан принимать во внимание возможность незнания его пассивным собеседником слов и конструкций оного. И он творит, яркими смелыми мазками пишет свою картину…

Его произведение так далеко во времени уходит от всем известной трагедии Девдаса, что оно оказывается связано с ней лишь несколькими тонкими, полупрозрачными нитями. Наиболее плотная из всех, первая нить – конечно же, треугольник: Дев-Паро, Дев-Чанда, Дев-Дев (попытки утолить печаль спиртным). Но Паро недолго сопротивлялась воле родителей и предпочла «скакать на старом козле» (в переводе на общепонятный язык «вышла замуж за мужчину старше и богаче»). А Дев стал не столько топить печаль в вине, сколько ходить со своим несчастьем по краю белой зернистой дорожки. На одном из её крутых поворотов он повстречал Чанду – девушку облегчённого поведения, но с тяжёлой судьбой… Режиссёр увидел классических героев элегантной трагедии в другом свете, наделил их грубыми чертами, надел им маски сатиров и отправил на сцену смеяться в лицо разношёрстной ханжеской публики. Вторая нить более тонкая: мелькающие в кадре постеры к «Девдасу» режиссёра Санджая Лилы Бхансали и эпизоды его же фильма по телевизору. Третья, прозрачная нить: отношение к центральному персонажу. Классический Девдас страдал от разочарования в любви, в родных, оттого, что искал, но не сумел найти себя в мире. Взгляд на него проникнут жалостью: он опередил своё время. Теперь мучения его «праправнука» в чём-то поверхностны, в чём-то так же глубоки. Как такового конфликта с семьёй нет. Любовь к Паро, скорей, потребительская, и страдания, рассеиваемые клубами наркотического дурмана, совсем иного свойства. Это страдания изнутри, а не извне. И режиссёр любит его: даёт ему шанс.

Талантливая картина с самобытным, оригинальным сюжетом. Но, посмотрев её, я словно побывала на выставке современного художника-авангардиста. Не пойти – стыдно, всё-таки работает он в модной нынче манере: другие пишут маслом на холстах, а он на киноплёнке жвачкой. Только жвачку он, простите за выражение, уронил в унитаз общественной уборной, потом достал оттуда, разжевал и размазал по плёнке. Я посмотрела его картину, поняла, что он хотел сказать, не отрицаю таланта, с которым она написана. При случае смогу блеснуть эрудицией, но полюбить её меня не хватит…